Дальнейшая судьба Раскольникова.
Проснулся Раскольников рано утром, и чудится ему в дымке морозного воздуха старуха. В дряхлой руке её меланхолично качается окрававленный топор, и озябшие синие губы шепчут: “Я убью тебя, подлец…”. Оторвав взгляд от видения, Раскольников своротил на бок подушку и достал дрожащей рукой Евангелие. Лихорадочно перелистывая страницы, он читал вслух, перебегая со строчки на строчку. Через час лицо его приняло обыкновенно безжизненное выражение мученика. Он был спокоен, как мышь, съевшая отравленный сыр, но ещё не забившаяся в судорогах.
Со смертью Сони жизнь для него потеряла свою ясность и радужность, смысл и будущность. Исчезла та нить, что как-то связывала его с обществом, безразличным и не понимающим его мировоззрение. Для чего ему жить дальше? Для кого? Ничто не держало его, кроме естественного инстинкта самосохранения.
Вместе с этим бесконечная злоба, яростная и глубокая, сравнимыми с бешенством голодного волка, зарождалась в нём. Обращена она была против всех и вся. Тех, кто лишил жизни это милое существо – Соню, тех, кто похоронил его лучшие годы на каторге. Но странная вещь: это коматозное озлобление питало его силы, стимулировало двигаться дальше по каменистой и ухабистой дороге бытия.
Шли годы. И с каждым днем на его сердце появлялся ещё один слой злобной плесени. Иногда он порывисто вздымался и, опадая, образовывал язвы. Ничто не могло остановить этот стремительный процесс. К концу своего заключения мощный кокон плотно обволок его прежде мягкое сердце, навек заковав и лишив возможности чувствовать и сопереживать.
Восемь лет были потеряны и пройдены. Раскольников уже давно решил вернуться в Петербург после своего освобождения, что он и сделал, предварительно отправив письмо Дуне, в котором сообщал о своем нежелании с ней видеться, и что он остается в Сибири и просит забыть о нем навсегда.
Приехав в город на Неве, он устраивается на работу дворником, снимает маленькую коморку в каком-то обветшалом доме и ждет своего часа расплаты. В уме его происходила огромная, подчас разрушительная, работа мысли. Но на лице царило безразличие и апатичность, движения были машинальны и неторопливы. Только глаза его имели странный блеск, и порой легкая ухмылка искривляла его лицо, когда он флегматично размазывал метлой по мостовой белокрылую бабочку. Прохожие сторонились его или не замечали вовсе.
Что же творилось в мозгах Раскольникова? Нетрудно догадаться – план нового злодеяния, и, возможно, не одного. Теперь он решил тщательно всё спланировать и не сделать глупых ошибок. Но это уже другой рассказ, и название ему справедливо было бы присвоить: “Убивец старушек-2”.
Новосибирск, ФМШ, 2001г.
